Андреа Палладио (1508–1580), один из самых влиятельных архитекторов в истории, отец классицизма, соединил в своих произведениях Античность и Высокое Возрождение.

Он написал трактат «Четыре книги об архитектуре», став Витрувием XVI столетия. Его сооружения отличались композиционной простотой, основанной на строгой симметрии и логической системе пропорций.

«Прежде чем начать строить, необходимо тщательно обдумать каждую часть плана и фасада того здания, которое предстоит строить. В каждой постройке должны быть соблюдены (по словам Витрувия) три вещи, без которых ни одно здание не может заслужить одобрения: это польза, или удобство, долговечность и красота; ибо невозможно было бы назвать совершенным здание хотя бы и полезное, но недолговечное, равно как и такое, которое служит долго, но неудобно, или же то, что имеет одно и другое, но лишено всякой прелести», – писал Андреа Палладио в первой книге об архитектуре. А еще, по его мнению, любое здание должно быть вписано в окружающий ландшафт, гармонично сочетаться с природой, не спорить с ней или довлеть над ней.

Учение архитектора распространилось далеко за пределы родной Италии. Построенные Палладио дворцы, виллы и церкви превратились в образцы, которые с воодушевлением копировала вся Европа. Нашлись последователи Палладио и в России.

Впервые имя Палладия, а именно так его называли в России времен Петра I, прозвучало в России в 1699 году, когда сподвижник императора князь Долгорукий перевел трактат итальянского архитектора.Второй перевод Петра Еропкина, придворного зодчего Анны Иоанновны, относится к 1737–1740 годам. Третий был осуществлен в 1798 году дворянином Николаем Львовым. Наконец, четвертый и последний перевод «Четырех книг об архитектуре» архитектора Ивана Жолтовского был издан в СССР в 1936 году. Как видим, труд Андреа Палладио тщательно изучался на протяжении 300 лет российской истории. В своей статье к каталогу выставки Аркадий Ипполитов пишет: «У Палладио нет соперников, так как даже имя Витрувия… остается лишь именем теоретика. Палладио оказал влияние на теорию и практику архитектуры, а через архитектуру и на все европейское сознание».

«Русское палладианство» зародилось в эпоху Петра I, что четко прослеживается в истории создания новой столицы – Петрополиса – на Неве. Упорядоченная система Палладио как нельзя лучше соответствовала реформам первого российского императора, желавшего навести порядок в огромной стране. А кроме того, Петру, прорубавшему «окно в Европу», пришлись по вкусу архитектурные образцы западных соседей. Дело идет вкривь и вкось, но город построен, зерно посеяно, и впредь в Российской теперь уже империи палладианству быть.

Наивысший расцвет палладианства приходится на правление Екатерины II, которая обращается к античным образцам как антиподу елизаветинского барокко. Она приглашает в Россию архитекторов-палладианцев Чарльза Камерона и Джакомо Кваренги, чьими творениями мы по сей день восхищаемся в Петербурге или Царском Селе. Однако при Екатерине палладианство становится не просто архитектурой, но философией, мировоззрением. И если Москва – Третий Рим, то Петербург – Четвертый: «Идеалистическое русское палладианство – это архитектура мечты: мечты о Риме, Империи, Европе, величии и покое, законности и свободе», – пишет в своей статье к каталогу выставки Василий Успенский.

Просвещенная императрица, кстати, отстраивала не только столицу и загородные резиденции. Екатерина осуществила массовую перепланировку городов русских: появилось понятие «красная линия», а вдоль широких проспектов выстроились типовые палладианские здания разного рода госучреждений – по всей стране вплоть до Урала.

Из школьного курса истории каждый помнит, что «Жалованная грамота дворянству» Екатерины II обернулась свободомыслием и декабристским восстанием, а еще активным строительством загородных дворянских усадеб. Здесь пальму первенства держал Николай Львов, и с уверенностью можно сказать, что барские дома и последующих столетий так или иначе копируют его усадьбы, которые, как и знаменитая вилла Ротонда Андреа Палладио, стоят на пригорке и глядят в пруд…

Россия наконец-то обрела свой европейский облик, и он палладианский. Ставшие привычными образцы классицизма встречаются не только на улицах или в музейных залах, но и в произведениях золотого века русской литературы – у А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. Золотой век культуры, по мнению кураторов выставки, – это еще и золотой век русской усадьбы. Палладианская усадьба с фронтоном и четырехколонным портиком стала не просто элементом культуры, а важным культурологическим топосом. Именно за город стремится Е. Онегин, убегая из шумного Петербурга, чтобы обрести отдохновение средь деревенской идиллии. В «Мертвых душах» Н.В. Гоголя мы видим начало упадка культуры, которое автор выражает, описывая не только нравы героев, но и построенную не по правилам усадьбу Собакевича. Чехов же в своем «Вишневом саде» и вовсе констатирует смерть усадебной дворянской культуры: под снос идет не только сад, но и дом – он как символ прежнего аристократического быта тоже будет снесен. Наступает новое время – быстрое, буржуазное и агрессивное. Где уж тут место палладиевским принципам гармонии и созерцательности.

Однако классицизм Палладио, пусть и в ином проявлении, перекочует в Серебряный век. Как когда-то Екатерина устала от вычурного барокко, так и представители «Мира искусства» устали от модерна и начали ностальгировать по Петербургу времен Петра I. Появился классический ретроспективизм на основе архитектурного наследия XVIII–XIX веков, а по сути, очередная реинкарнация палладианства в России.

Любая имперская архитектура в той или иной мере – классическая. Вот и в молодой советской стране она оказалась востребованной. Тем более что архитекторы-неоклассики, как Иван Жолтовский, были выпускниками академии, в которой и обучались у классиков, соответственно классике. К 1920-м неоклассический период закончился, и вперед вышло авангардное искусство. В архитектуре главенствовал конструктивизм и рационализм. Однако, по мнению Василия Успенского, «вся авангардная архитектура в России создавалась в постоянном внутреннем диалоге с Палладио», поскольку стремилась к идеальным формам и ритмичным членениям фасадов. В 1930-е происходит очередной откат от авангарда в сторону классики, и в середине 40-х годов прошлого столетия появляется сталинский ампир, стиль, который, по выражению еще одного автора каталога выставки Вадима Басса, можно определить как «классицизм вне себя» или социалистический маньеризм.

«Оказалось, что к ХХ веку палладианство вошло в плоть и кровь русской культуры, стало ее константой, над которой не властны никакие политические потрясения», – резюмирует Василий Успенский. Удивительно, но в русской истории архитектура Андреа Палладио стала значимой частью национальной культуры, связующим звеном между классикой и современностью, имя Палладио неотделимо от русского мировоззрения.