Талант, множество друзей, странная внешность, огромные тиражи… Раскрываем рецепт, как стать самым европейским советским писателем, «курить трубку, писать романы и принимать мир и мороженое со скептицизмом» вместе с Софьей Багдасаровой.

Живите в Париже

Во французскую столицу хороший мальчик из еврейской семьи попал в 1908 году, прямо из тюрьмы, где оказался за революционные прокламации. Мама очень боялась: в Париже много соблазнов, роковых женщин, там он может свихнуться. (И не зря волновалась: на присланные ею деньги Илья издал тиражом в 50 экземпляров книгу «Девочки, раздевайтесь сами».) В Париж приехал пламенный революционер с чемоданом, полным книг. А жить на Монпарнасе остался поэт и переводчик Франсуа Вийона.

В Россию после Февральской революции Эренбург возвратился. Но в 1921 году понял, что вне стен парижских кафе писать не может, да и с бумагой в Советской России было туго — а там ее приносили официанты. И снова поселился в Париже. При этом, к всеобщему удивлению, он сохранил советское гражданство. Это вызывало сложные эмоции у голодных эмигрантов — писателей.

«Природа щедро одарила Эренбурга — у него есть советский паспорт.
Живет он с этим паспортом за границей. И тысячи виз.
Я не знаю, какой писатель Илья Эренбург.
Старые вещи нехороши».

В 1930-е годы, оставаясь парижанином, Эренбург много путешествовал. И трудился как корреспондент советских газет. После захвата Франции в 1940 году он вернулся в СССР и сочинил роман «Падение Парижа». А в шестидесятые написал мемуары «Люди, годы, жизнь», в которых тот французский период воспел.

Общайтесь с великими

Парижское кафе «Ротонда» было Эренбургу вторым домом: там он знакомится с Аполлинером, Кокто, Леже, Вламинком, Пикассо, Модильяни, Риверой, Матиссом, а также эмигрантами Маревной, Шагалом, Сутиным, Ларионовым, Гончаровой, Штеренбергом и другими. Портреты Эренбурга их работы раскиданы по музеям всего мира — а их имена обильно рассыпаны по страницам его книг.

«В 1948 году, после Вроцлавского конгресса, мы были в Варшаве. Пикассо сделал мой портрет карандашом; я ему позировал в номере старой гостиницы «Бристоль». Когда Пабло кончил рисовать, я спросил: «Уже?..» Сеанс показался мне очень коротким. Пабло рассмеялся: «Но ведь я тебя знаю сорок лет…»

Его первый знаменитый роман «Хулио Хуренито» вышел с предисловием Николая Бухарина. Кстати, именно Бухарин спас его в 1920 году, когда Эренбург был арестован ВЧК как агент Врангеля. Ленин, познакомившийся с ним еще в изгнании, назвал его Ильей Лохматым. Гитлер помнил Эренбурга по фамилии, клеймил сталинским придворным лакеем и издал личное распоряжение поймать его и повесить. Сталин цитировал и хвалил текст Эренбурга, запрещенный советской же цензурой.

Его сочинения экранизировали режиссеры Георг Вильгельм Пабст и Котэ Марджанишвили. Когда в 1935 году советской власти захотелось устроить в Париже антифашистский конгресс, его движущей силой стал Эренбург: только он обладал достаточным количеством знакомых среди интеллигенции всей Европы. Как-то сюрреалисты во главе с писателем Андре Бретоном, отловив его у кафе «Клозери», отхлестали по лицу за критическую статью. Во время Гражданской войны в Испании Эренбург не раз ездил на фронт с Хемингуэем. Луи Арагон (зять Лили Брик) в своем романе «Коммунисты» описал, как в 1940 году Эренбурга арестовали, но его спас французский министр внутренних дел. В общем, список его знакомых был бесконечным.

Курите трубку и носите странные шляпы

Внешний облик Эренбурга, особенно до того, как он возвратился в СССР и стал заслуженным советским писателем, со Сталинскими премиями, квартирой, дачей и пошитыми в ателье костюмами, запоминался.

«С болезненным, плохо выбритым лицом, с большими, нависшими, неуловимо косящими глазами, отяжелелыми семитическими губами, с очень длинными и очень прямыми волосами, свисающими несуразными космами, в широкополой фетровой шляпе, стоящей торчком, как средневековый колпак, сгорбленный, с плечами и ногами, ввернутыми внутрь, в синей куртке, посыпанной пылью, перхотью и табачным пеплом, имеющий вид человека, «которым только что вымыли пол», Эренбург настолько «левобережен» и «монпарнасен», что одно его появление в других кварталах Парижа вызывает смуту и волнение прохожих».

Его головные уборы были необычными — но он не гнался за стилем, а просто был неряшлив. Как-то Алексей Толстой послал открытку в парижское кафе, поставив вместо фамилии Эренбурга «Au monsieur mal coiffe» («Плохо причесанному господину»). И послание передали, кому надо.

Впрочем, и в СССР он эпатировал: надевал берет, привычку к ношению которого подхватил в Испании. Прохожие оглядывались не на знаменитого писателя, а на странную шляпу. А на фронте, как вспоминал маршал Баграмян, Эренбург носил пилотку — но как-то совсем не по уставу, и это тоже бросалось в глаза.

С трубкой он не расставался, их мы видим на множестве фотографий и портретов. «Берущий в зубы трубку должен обладать редчайшими добродетелями: бесстрастием полководца, молчаливостью дипломата и невозмутимостью шулера», — писал он о себе. Трубкам посвящена и одна из его лучших ранних книг.

Пишите хлестко

Убежденный антифашист, после начала Великой Отечественной войны он написал статью «Убей!», породив знаменитый пугающий лозунг «Убей немца!». «Увидеть Париж и умереть» — это тоже пошло от Эренбурга. А прозвище хрущевской оттепели — от заголовка его романа 1954 года.

Борис Слуцкий писал, что Эренбург «был почти счастливый человек. Он жил, как хотел (почти). Делал, что хотел (почти). Писал, что хотел (почти). Говорил — это уже без «почти», что хотел». Положение Эренбурга было действительно уникальным. В Европе его считали просоветским писателем, а в СССР «попутчиком» и безродным космополитом. Среди его наград были ордена Ленина, Трудового Красного Знамени и Почетного легиона. Его громили за скепсис и развязный тон, но при этом им зачитывались. Эренбург скончался в 1967 году, но и сегодня вокруг его имени продолжаются споры, его клеймят приспособленцем и называют героем.

NB: Что читать у Эренбурга
• «Необычайные похождения Хулио Хуренито» — предтеча Бендера и Воланда. Авантюрный фантастический роман, в котором есть и предсказания холокоста, и ядерной бомбы. Продолжение — «Трест Д.Е.».
• «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» — приключения портного из Гомеля, несчастного и смешного, как солдат Швейк.
• «Черная книга» — свидетельства о преступлениях фашизма. Книга более сильная — и документальная, чем «Дневник Анны Франк» (у которого недавно нашелся выживший взрослый соавтор).
• «Тринадцать трубок» — серия новелл о любимых игрушках из своей коллекции. Вдогонку: «Условные страдания завсегдатая кафе» — своеобразный гид по злачным заведениям Европы.
• «Люди. Годы. Жизнь» — воспоминания. Их ругали одновременно за внимание к репрессированным и за молчание о них.