Антон Чехов и Лика Мизинова, Валерий Брюсов и Нина Петровская, Даниил Хармс и Клавдия Пугачева. Вспоминаем романы русских писателей, которые сохранились в письмах.

Фильдекосовая Лика и известный писатель Чехов

«Ответа от Вас я, конечно, не жду, потому что я ведь только — Думский писец, а вы — известный писатель Чехов», − обращалась в письме к своему знаменитому другу 21-летняя Лика Мизинова. Молодую преподавательницу русского языка представила брату Мария Чехова.

Остроумная девушка с мягкими чертами лица, вьющимися пепельными волосами и выразительными серыми глазами произвела на писателя сильное впечатление. Она отличалась веселым нравом, знала несколько языков и прекрасно пела. Они вместе ходили на выставки и концерты, посещали церковные службы, много гуляли. Лика стала постоянной спутницей Чехова вплоть до его отбытия на Сахалин в 1890 году. Перед отъездом он оставил ей свою фотографию с дарственной надписью: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу наперсток. А. Чехов. P. S. Эта надпись, равно как и обмен карточками, ни к чему меня не обязывает».

Их переписка растянулась на целое десятилетие. Письма летели навстречу друг другу из Москвы, Ялты, Парижа, Вены, Ниццы, Монтрё.

Ироничные, живые, дерзкие письма выросли в большой эпистолярный роман. В адрес поклонников Лики Мизиновой Чехов отпускал шпильки: например, одного из ухажеров Евгения Балласа называл Буцефалом: «Вам хочется на Алеутские острова? Там Вы будете щасливы? Что ж, поезжайте на Алеутские острова, я достану бесплатные билеты Вам и Вашему Барцалу, или Буцефалу − забыл его фамилию». Помимо реальных людей, в письмах появлялись и вымышленные герои (Трофим, Прыщиков), к которым Чехов ревновал «золотую», «перламутровую», «фильдекосовую» Лику.

«Ах, прекрасная Лика! Когда Вы с ревом орошали мое правое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, Лика, адская красавица! Когда Вы будете гулять с кем-нибудь или будете сидеть в Обществе и с Вами случится то, о чем мы говорили, то не предавайтесь отчаянию, а приезжайте к нам, и мы со всего размаха бросимся Вам в объятия».

Лика охотно подыгрывала писателю и шутливо писала: «Не обращайте внимания на почерк, я пишу в темноте и притом после того, как меня проводил Левитан! А вас кто провожает?» Чехов виртуозно парировал: «Кланяйтесь Левитану. Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о Вас. Во-первых, это с его стороны невеликодушно, а во-вторых, мне нет никакого дела до его счастья».

Однако за рамки вербального флирта отношения так и не вышли. «Письма Ваши в глазах моих имеют значение лишь душистых цветов, но не документов; передайте барону Штакельбергу, кузену и драгунским офицерам, что я не буду служить для них помехой. Мы, Чеховы, в противоположность им, Балласам, не мешаем молодым девушкам жить. Это наш принцип. Итак, Вы свободны», — писал Чехов Лике из Мелихова в 1892 году. Позже в жизнь Чехова вошла Ольга Книппер, в 1901 году они обвенчались. Через год вышла замуж и Лика Мизинова — ее избранником стал известный актер и театральный режиссер Александр Санин.

Нина Петровская и Демон Брюсов

Роман «отца русского символизма» Валерия Брюсова и богемной красавицы Нины Петровской развивался в годы революции и вполне соответствовал духу времени. Возникшее между ними чувство было подобно яркой вспышке и потрясло обоих.

«Девочка, радость моя, люблю Тебя, и хочется мне повторять Тебе это в наши буйные дни. Читая утром газеты о начинающейся в России революции, слушая кругом себя плачевные споры, будет вода или не будет воды, — так хорошо знать, что бесконечно выше всего этого, за пределами всего, что может прийти, настигнуть — есть моя любовь к Тебе и есть Твое ответное «люблю». Это сознание наполняет меня тихой радостью, блаженным, немного глупым веселием, и я, улыбаясь, слушаю, что мне говорят, и счастлив, что другие не понимают, о чем моя улыбка»

Как истинный художник, Брюсов решил «обессмертить» образ возлюбленной. Так появился на свет роман «Огненный ангел». Прототипом главной героини — одержимой демоном красавицы Ренаты — стала Нина Петровская. Себя Брюсов изобразил в роли влюбленного и отвергнутого рыцаря Рупрехта, а недавнего ухажера Петровской Андрея Белого — в роли графа Генриха, укравшего сердце жестокой красавицы.

В 1905 году пара провела месяц на финском озере Сайма — это был расцвет их романа. Позже в одном из писем Брюсов писал: «Эти тридцать дней в Финляндии были вершиной моей жизни, крайним горным пиком, с которого я, как некогда Пизарро, видел оба океана: моей прошлой и моей будущей жизни. Ты вознесла меня к моему зениту. После этого мига может наступить только спуск вниз, и, чувствую, я уже начал его».

Любовная идиллия, в самом деле, продлилась недолго. Петровская любила с одержимостью и требовала от Брюсова такой же отдачи. Для него же на первом месте всегда была поэзия: «Я живу — поскольку во мне живет она, и когда она во мне погаснет, я умру. Во имя Поэзии я, не задумываясь, принесу в жертву всё — свое счастье, свою любовь, самого себя». Нина Петровская злилась, отчаянно флиртовала с завсегдатаями литературных салонов, чтобы вызвать ревность Брюсова, — он становился всё холоднее. В 1911 году между ними произошел окончательный разрыв, после чего Петровская навсегда покинула Россию.

«Капелька» Пугачева и весельчак Хармс

Знакомство звезды театрального Петербурга Клавдии Пугачевой и поэта-обэриута Даниила Хармса состоялось на одном из «литературных четвергов» в ТЮЗе. Хармс появился в черной шубе — и тут же заслужил «комплимент». «Шуба, как у попа», − заметила актриса. Поэт и сам любил пошутить, поэтому не обиделся. «Он так смеялся, когда я выпендривалась. Он всегда ко мне приставал: «Умирать будем?.. Уезжать будем?.. «Цыганочку» будем?..» − впоследствии вспоминала Клавдия Пугачева. В 1932 году ей действительно пришлось уехать. Клавдия Пугачева приняла предложение режиссера Николая Охлопкова сыграть роль брехтовской Жанны д’Арк в Реалистическом театре в Москве.

Ее отъезд положил начало переписке, которая продолжалась в течение 1933 года. «Вы переехали в чужой город, поэтому вполне понятно, что у Вас нет еще близких Вам людей. Но почему их вдруг не стало у меня с тех пор, как Вы уехали, — мне это не то чтобы непонятно, но удивительно!» — писал Хармс. Автор веселых каламбуров и блестящих острот, он сделал иронию неотъемлемой частью любовной переписки. Рассказав милой Клавдии Васильевне, Капельке, про «нежное» к ней отношение, поэт мог завершить письмо восклицанием: «Жизнь-то! Жизнь-то как вздорожала! Лук-порей на рынке стоит уже не 30, а 35 или даже все 40 копеек!». Письма к Пугачевой стали настоящим литературным произведением.

«С каждым письмом Вы делаетесь для меня всё ближе и дороже. Я даже вижу, как со страниц Ваших писем поднимается не то шар, не то пар и входит мне в глаза. А через глаз попадает в мозг, а там, не то сгустившись, не то определившись, по нервным волоконцам, или, как говорили в старину, по жилам бежит, уже в виде Вас, в мое сердце. Вы с ногами и руками садитесь на диван и делаетесь полной хозяйкой этого оригинального, черт возьми, дома. И вот я уже сам прихожу в свое сердце как гость и, прежде чем войти, робко стучусь. А Вы оттуда: Пожалста! Пожалста!»

Однако роман в письмах не продлился даже года. В 1934 году Даниил Хармс женился на Марине Малич, с которой и жил до своего ареста в 1941 году.

Автор: Ирина Слепнева