Переписка Александра Пушкина с дамами — лишь небольшая часть его эпистолярного наследия. Над письмами поэт трудился не менее тщательно, чем над художественными произведениями. Вспоминаем послания Пушкина к женщинам и их ответы.

Анна Керн

Анне Керн Александр Пушкин посвятил хрестоматийные строки «Я помню чудное мгновенье…». Поэт написал их летом 1825 года во время домашней ссылки в селе Михайловском. Тогда он часто посещал соседнее имение Тригорское — семейства Осиповых-Вульф, — где гостила и Анна Керн, супруга генерала Ермолая Керна. В Тригорском Пушкин впервые читал «Цыган».

«Я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения».

Однако дальше «упоения» поэзией чувства Анны Керн к поэту не простирались. Тот же не скрывал своей привязанности, и, когда Керн нужно было уезжать вместе с мужем в Ригу, попросил разрешения писать ей. От их переписки осталось с десяток писем Пушкина и ни одного — Керн. Самые ранние послания содержат в основном полуироничные, полуоткровенные признания Пушкина: «Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных… Прощайте, божественная; я бешусь и я у ваших ног». И чем дальше, тем все более шутливым становится тон.

«Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен — разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное — это глаза, зубы, ручки и ножки — (я прибавил бы еще — сердце, — но ваша кузина очень уж затаскала это слово)».

Ветреный характер Керн не был секретом для Пушкина. В переписке с друзьями поэт называл ее «вавилонской блудницей». Тетке Анны Керн, Прасковье Осиповой, Пушкин писал, что собирается «решительно порвать с ней всякие отношения». Это поэту удалось не сразу, хотя переписка постепенно и сошла на нет. В 1827 году, когда срок Михайловской ссылки закончился, Пушкин встретился с Анной Керн уже в Петербурге. Роман возобновился и даже вышел за рамки эпистолярного: о его подробностях поэт рассказал в письмах другу Сергею Соболевскому.

Анна Вульф

Анна Вульф — одна из безответно влюбленных в Пушкина поклонниц. Она написала Пушкину не много писем, но все они были объемны и полны откровенного, сильного чувства. Впрочем, поэта, увлекшегося Анной Керн, они совершенно не трогали. Более того, Пушкин позволял себе грубости. В ответных письмах он исполнял роль ироничного ментора и даже гида по стилю: «Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо». Тут же он беспощадно откровенничал по поводу своих чувств к Керн: «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь — камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе». Александр Пушкин посвятил Анне Вульф единственное стихотворение — «Я был свидетелем златой твоей весны…».

Но время протекло, настала перемена,
Ты приближаешься к сомнительной поре,
Как меньше женихов толпятся на дворе,
И тише звук похвал твой слух обворожает,
А зеркало смелей грозит и устрашает.
Что делать? утешься и смирись,
От милых прежних прав заране откажись.

Прасковья Осипова, ее мать, хотя и несколько иначе, но тоже была неравнодушна к поэту. Она старалась держать дочь подальше от Тригорского. Анна Вульф писала Пушкину: «Вчера у меня была очень бурная сцена с моей матерью из-за моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь [в Риге], что я должна остаться, и она никак не может меня взять с собою… Если бы вы знали, как я опечалена! Я право думаю, как и А. К. [Анна Керн], что она одна хочет одержать над вами победу и что она из ревности оставляет меня здесь».

Анна Вульф откровенна не только в своих признаниях, но и упреках: «Ах, Пушкин, не достойны вы любви. <…> Я боюсь, что вы не любите меня, как должны были бы любить; вы разрываете и раните сердце, цены которому не знаете…» Девушка так и не вышла замуж и до конца дней прожила в Тригорском.

Елизавета Хитрово

В жизни Пушкина было немало женщин, с которыми он крепко дружил. Одна из них — Елизавета Хитрово. Литературовед Леонид Гроссман считает, что со стороны последней было еще и чувство «беспредельного поклонения». Пушкин ценил Елизавету Хитрово как женщину широко образованную, умную и беззаветно преданную. Впрочем, это совмещалось у него с ироничным отношением к ее отчасти назойливой заботе. В 1826 году, после долгого пребывания в Европе, Хитрово обосновалась в Петербурге и устроила у себя салон, в котором собиралась столичная интеллектуальная элита.

«Завтра уже две недели как вы уехали, непонятно, почему вы мне не писали ни слова. Вы слишком хорошо знаете, что любовь моя к вам беспокойна и мучительна. Не в вашем благородном характере оставлять меня без вестей о себе. Запретите мне говорить о себе, но не лишайте меня счастья быть у вас на посылках».

Перед женитьбой Пушкина на Наталье Гончаровой Елизавета Хитрово предупреждала поэта: «Прозаическая сторона брака — вот чего я боюсь для вас! Я всегда думала, что гений поддерживает себя полной независимостью и развивается только в беспрерывных бедствиях, я думала, что совершенное, положительное и от постоянства несколько однообразное счастье убивает деятельность, располагает к ожирению и делает скорее добрым малым, чем великим поэтом…»

Каролина Собаньская

В донжуанском списке Пушкина присутствует некая NN, так называемая «утаенная любовь» поэта. По поводу ее личности у исследователей до сих пор нет единого мнения. Одна из возможных кандидатур — Каролина Собаньская, светская красавица и по совместительству агент III отделения. Александр Пушкин познакомился с ней в Киеве в 1821 году, во время Южной ссылки. Тогда поэт не упустил случая приударить за Каролиной Собаньской, но вскоре переключился на Амалию Ризнич.

Второй этап сложных отношений с Собаньской пришелся на конец 1820-х, когда дама поселилась в Петербурге. В то время Пушкин уже успел сделать предложение Гончаровой, на которое она ответила отказом. В январе 1830 года поэт записал в альбоме Собаньской «Что в имени тебе моем?..» А в феврале он собирался отправить ей письмо. Его черновик — единственный след их гипотетической переписки.

«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами — всякая другая забота с моей стороны — заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не сумел насытиться…»

Многие исследователи считают, что вторую, удачную, попытку посвататься к Гончаровой Пушкин сделал после того, как Собаньская ему окончательно отказала. На фоне этой безнадежной любви брак с Натальей Гончаровой стал для Пушкина чуть не компромиссом. Он писал своему приятелю Николаю Кривцову: «…я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты». Литературовед Татьяна Цявловская в своих исследованиях упоминала, что Пушкин на мальчишнике, по рассказам очевидцев, был печален и рыдал, слушая цыганские романсы.

Наталья Гончарова

Письма Натальи Гончаровой к Пушкину не сохранились. Однако сохранилось много писем поэта к ней. Тон их довольно скоро перешел из осторожно-учтивого — в период сватовства, — в семейно-интимный. В начале переписки Пушкина с женой они обсуждали в основном бытовые вопросы, никаких отвлеченных — литературных или политических — тем супруги в переписке практически не затрагивали. Однако в последние годы, когда Наталья Пушкина стала активнее участвовать в делах мужа, и письма стали более разнообразными по содержанию. Так, в одном из писем 1836 года поэт среди прочего сообщил жене: «Был я у Перовского, который показывал мне недоконченные картины Брюллова. Брюллов, бывший у него в плену, от него убежал и с ним поссорился. Перовский показывал мне «Взятие Рима Гензериком» (которое стоит «Последнего дня Помпеи»), приговаривая: заметь, как прекрасно подлец этот нарисовал этого всадника, мошенник такой. Как он умел, эта свинья, выразить свою канальскую, гениальную мысль, мерзавец он, бестия. Как нарисовал он эту группу, пьяница он, мошенник. Умора. Ну прощай. Целую тебя и ребят, будьте здоровы. Христос с вами». Если же судить о переписке Пушкина с женой, не углубляясь в контекст, кажется, что прогноз Элизы Хитрово — о прозаической стороне брака — сбылся. Однако письма жены всегда были для Пушкина самыми желанными посланиями. Вера Нащокина, жена близкого друга Пушкина, в московской квартире которых поэт часто гостил в последние годы жизни, вспоминала: «Надо было видеть радость и счастие поэта, когда он получал письма от жены. Он весь сиял и осыпал эти исписанные листочки бумаги поцелуями».