Гусарство русского искусства: гусары в картинах, стихах и кино
Козьма Прутков, сам отставной гусар, как-то сказал: «Хочешь быть красивым, поступи в гусары». И действительно, офицерская форма этого рода войск была самой ослепительной. Яркий след оставили гусары и в других видах искусства страны — помимо мужской моды, став символом истинного молодечества. Для «Культура.РФ» гусар изучала Софья Багдасарова.
Холст, масло
Золотой век русских гусар, он же золотой век русской культуры, — первая треть XIX века. Именно эпоха Наполеоновских походов и последующие годы, когда продолжали увековечивать подвиги ее героев, подарила нам самые запоминающиеся визуальные образы.
Например, портрет гусара Давыдова кисти Ореста Кипренского — один из самых знаменитых мужских портретов в русском искусстве. Раньше считалось, что на нем запечатлен поэт Денис Давыдов, но позже ученые определили, что это его кузен Евграф. Забавно, что портрет, изображающий другого известного гусара-писателя, Чаадаева в офицерской форме, тоже в итоге оказался портретом двоюродного брата-тезки.
Череда блестящих офицеров проходит перед нами в «Военной галерее» Доу. Как раз про них Марина Цветаева писала в стихотворении «Генералам двенадцатого года» (позже — песне в фильме Рязанова): «вы, чьи широкие шинели напоминали паруса…» И пусть мы уже с трудом вспомним их подвиги — мужественные лица и красочная униформа завораживают.
В батальной живописи XIX–ХХ веков гусары всегда истинное украшение исторических картин о 1812 годе. Особенно их стремительность удавалась изящному Николаю Самокишу. А вот полотна, посвященные гусарам последующих поколений, например времен разгона польского восстания при Николае I или военных действий второй половины века (когда поменялся покрой формы), на взгляд современного зрителя все же не так поэтичны.
Бумага, чернила
Из гусарских офицеров вышел целый ряд писателей. Самым знаменитым гусаром из поэтов был Денис Давыдов, а самым знаменитым поэтом из гусар — Лермонтов. Впрочем, ведь и Гумилев был гусаром. Прежде чем пойти по дипломатической части, в гусарском полку отслужил Грибоедов. Поэтом был ротмистр Ахтырского гусарского полка Лев Панаев. Сборник «Песни гусара» в 1917 году выпустил корнет Изюмского полка Андрей Балашов, впоследствии — однорукий белоэмигрант. Из его сослуживцев по тому же полку стихами баловался полковник Анатолий Гольм. А ведь были еще и прозаики — Чаадаев, декабрист Михаил Лунин, кавалерист-девица Надежда Дурова…
Но стихов, написанных про гусар штатскими, намного больше. Самые блестящие — от поэтов современников и друзей Давыдова: это Пушкин, Вяземский, Баратынский, Батюшков, Жуковский, Федор Глинка, Николай Языков, Петр Капнист. Как и шампанское, гусары стали символом легкомысленного веселья. В огромной степени этому способствовал Денис Давыдов — найдя свой литературный образ, он намеренно культивировал в своих стихах «гусарство», разгул, гулянки и пьянки. Благодаря его влиянию это бунтарство и молодечество стали типологическими.
В его очах горит огонь,
На нем мундир как солнце блещет,
Под ним дрожит могучий конь
И ментик в воздухе трепещет.
Сверкает сабля и гремит
И сбруя в пене серебрится,
Красуясь, ловко он сидит
И в даль синеющую мчится…
Вот он, — красавицы мечта!
Вот он, — сияющий невежда!
России шаткая надежда,
И блеск, и шум, и пустота!..
Так образ лихих военных стал неотъемлемой частью культурного кода России — культуры, в общем сдержанной, лишь изредка позволяющей себе отдушины буйства (и всегда — в конкретных рамках: цыганщина, казачество, гусарство). Если лихие военные — то обязательно гусары! Поэтому, если сначала Мандельштам напишет «…улыбаются мещанки, / Когда уланы после пьянки / Садятся в крепкое седло…», то в следующей версии стихотворения он заменит «улан» на более органичных «гусар».
В русском языке рождается уникальный глагол «гусарить». Если в прозе появляется персонаж-гусар, от него мы сразу ждем эксцессов: герой пушкинской «Метели», готовый венчаться с кем попало, Дорохов из «Войны и мира», привязывающий городового к медведю, отец и сын из «Двух гусар» Льва Толстого… Наконец, штамп выворачивается наизнанку у Ильфа и Петрова с их «гусаром-схимником».
Гитара, струны
Романтизации образа способствовали и песни — сначала на стихи того же Давыдова, потом его младшего современника Пушкина, который по-юношески был им очарован. Потом появились романсы малоизвестных авторов — «народные» и поэтому совершенные своей простотой: «Когда я пьян, а пьян всегда я!» («Александрийский лейб-гусар»), «Скатерть белая залита вином, все гусары спят беспробудным сном» и т. п.
Этот хрестоматийный образ гусара использовали и советские барды, в том числе Галич, Окуджава, Митяев, Берковский, Ким, писавшие как для самостоятельного исполнения, так и для саундтреков советского кино. В музыке их никогда не призывают к смерти на поле боя, только к празднику жизни. Вот, «Пей, гусар!», поют в ленте «Крепостная актриса». И даже в экранизации переводной оперетты «Принцесса цирка», сюжет которой в принципе к гусарам отношения не имеет, самый залихватский номер оказался, разумеется, гусарским: «Эй, гусар! / …Время летит, забывать о том нельзя, / Надо прожить нашу молодость не зря».
Пленка, камера
Кинематограф ХХ века сделал больше всего для распространения ходульного образа. Именно оттуда в анекдоты ворвался поручик Ржевский, впервые возникший в пьесе Александра Гладкова «Давным-давно», но прославившийся благодаря ее экранизации «Гусарская баллада» 1962 года. Прототип главной героини — гусар Надежда Дурова; есть там и командир партизан Давыд Васильев, чей образ основан, понятное дело, на Давыдове.
Затем последовал полный прекрасной музыки рязановский фильм «О бедном гусаре замолвите слово» и биография Давыдова «Эскадрон гусар летучих», легкие комедии «Сватовство гусара» и «Старинный водевиль» (оба по дореволюционным пьескам). В национальной мифологеме гусары оказываются символом радости, буйства, веселья и мужского начала, эквивалентом мушкетерам — недаром Михаил Боярский так славно смотрится в кивере и доломане.
