В июне на фестивале «Кинотавр» режиссер Юрий Грымов представит свой новый фильм — «Три сестры»; в конце мая прошла премьера его первого спектакля на посту художественного руководителя Московского театра драмы «Модерн». «Культура.РФ» расспросила режиссера, свободен ли он в своем выборе, зачем современный зритель идет в театр и какие опасности таит в себе «дивный» мир XXI века.

— Для премьеры в новой должности вы выбрали спектакль «О дивный новый мир» по одноименному роману британского драматурга Олдоса Хаксли. Материал сложный, а на подготовку — минимум времени. Все получилось, что задумали?

— Объективно на работу у нас было всего два с половиной месяца, поэтому сейчас мы «гоним», но я доволен результатом. В противном случае никогда не взял бы на себя ответственность и относительно театра в целом, и постановки такого произведения в частности. Главная сложность исходного материала в том, что это комбинация будущего. В кино моделировать будущее всегда легче: синематограф вещь более подробная и достоверная, а театр совсем условный мир, а я не люблю театр, который входит в конфликт с реальным миром.

Если говорить о масштабности постановки, то это «густонаселенный» спектакль: на сцене вся труппа — 35 актеров, и еще порядка ста человек участвуют в его подготовке. Первые репетиции с труппой меня немного напрягали; признаюсь, я боялся. Но потом все как-то разом совершенно по-новому открылись, и сейчас если говорить об актерах, то я ни в ком не сомневаюсь. Без всяких «но». Они очень хотят работать, фонтанируют идеями, а их интерес меня подпитывает.

— В России у этого романа никогда прежде не было сценического воплощения. Что вам близко в антиутопии Хаксли?

— Хаксли — великий визионер. Сегодня мы уже не просто читатели его пророческого произведения, а его непосредственные участники, мы уже так живем. Пусть условия не столь экстремальные, как в книге, но во многом мы так же думаем и так же поступаем. Сила романа в том, что он не про Америку или Россию, а про единый мир XXI века, который практически ничего не изобрел, но изо всех сил пытается убедить сам себя, что становится умнее и лучше. По собственной воле мы погружаемся в бесконечное потребление, с легкостью отказываясь от своей свободы, от чувства любви, сильных эмоций, переживаний. И мне захотелось сделать историю, которая происходит сегодня. Мы только немного уплотнили текст и заменили конвейер Форда на конвейер социальных сетей. Уверен, этот конвейер будет развиваться и дальше, еще эффективнее управляя общественными процессами. Сила нового будущего — в убеждении. Поэтому, думаю, спектакль в большей степени рассчитан на молодых людей, которым здесь и сейчас предстоит сделать выбор, куда идти.

— Хотите их предостеречь?

— Ну, предостерег-то сам Хаксли почти сто лет назад, в 1932 году! Но тогда никто ничего не понял. Писатель и публицист Герберт Уэллс, прочитав роман, спросил: «Как ты можешь так обижать читателя?» В том смысле, что люди не могут быть такими. А между тем Хаксли очень многое предсказал. Прекрасная фраза из романа — «Все принадлежат всем», а грандиозная, которую сегодня мы каждый день слышим и видим во всем мире, — «История — сплошная чушь». Включите, например, телевизор! Не перестаю удивляться, как это Хаксли ухитрился увидеть все это в начале прошлого века, и, очень важный момент, не в Европе, не в Германии, а в Америке!

— Значит, напугать неизбежностью «дивного мира»?

— Нет. Мы все и так уже изрядно напуганы жизнью. Я все-таки исповедую идею, что театр — это высказывание. То есть если я что-то делаю, то должен высказаться и предложить порассуждать о серьезных вещах. Чтобы, выходя из зала, зритель мог принять решение, сам себе ответить на какой-то важный вопрос. Я могу ошибаться, заблуждаться, а вы можете соглашаться со мной или нет, но я не понимаю, когда «просто так», чтобы поскучать в зрительном зале в кино или в театре. Все, что я делаю, делаю искренне.

Я воспринимаю театр еще и как образовательное учреждение: вы приходите и приобретаете некоторые знания. О себе. И подчас эти знания могут оказаться очень неприятными. Думаю, никто не сможет остаться равнодушным к этой постановке, и даже рискну предположить, что представленное будущее многим, напротив, может понравиться. Всем хочется, чтобы был порядок и стабильность, было комфортно, спокойно, удобно. А чем придется расплачиваться за это спокойствие? У нас есть свой вариант ответа на этот вопрос.

— Насколько режиссер свободен в своем выборе, ведь одного желания высказаться может быть недостаточно?

— Говорить о том, что тот или иной спектакль нельзя поставить на маленькой или большой сцене, потому что есть множество причин, мне кажется пижонством! Театр вещь условная, мы создаем и осмысливаем совершенно новую жизнь. Единственное, что может тормозить это создание, — актер. Если ты не нашел актера, способного реализовать твою идею, то это все равно как играть на скрипке, у которой нет струн. Наверное, тогда стоит поискать другой инструмент? Либо у тебя в руках прекрасная скрипка, но ты просто не умеешь играть. Поэтому сейчас я привлек к работе прекрасную тонкую актрису Анну Каменкову и яркого, фантастически техничного Игоря Яцко. Это счастье — видеть таких актеров на сцене и работать с ними!

— Какие еще у вас режиссерские интересы? В приоритете — классика или современная драматургия?

— Модерн — значит «современный», и я хочу, чтобы театр соответствовал названию. Пусть живет новой жизнью и дышит новым воздухом. Будут и классика, и современность — думаю, в процентном соотношении 30 на 70. На октябрь в плане стоит спектакль Екатерины Нарши «Матрешки на округлости Земли», в ноябре ждем премьеру музыкального спектакля с элементами оперы «12» по Александру Блоку. Музыку написал Владимир Дашкевич, либретто — Юлий Ким. В следующем году собираюсь начать работу над постановкой «Войны и мира». Мне кажется, сейчас этот роман Толстого необычайно актуален. Это будет спектакль о вере, о людях, о преобразовании западника, каким был Пьер Безухов, в русского человека. Мне это интересно и близко, потому что я сам в молодости был приверженцем западной идеологии, а чем старше становлюсь, тем больше пересматриваю свое отношение к русской культуре, истории, традициям.

— Теперь, чтобы услышать высказывание в «Модерне», надо соответствующим образом выглядеть. Не боитесь, что зрители предпочтут пойти в тот театр, где их внешний вид не имеет значения?

— Не боюсь. В России люди всегда одевались в два места: в храм и в театр. Когда я в детстве ходил в театр с бабушкой, то мы всегда брали с собой «сменку» и переобувались, и в этом не было ничего страшного. Поэтому с 23 мая, со дня премьеры, на все вечерние спектакли большой сцены мы вводим дресс-код в одежде: для мужчин это костюм или пиджак, для женщин — платье или нарядный костюм с брюками или юбкой. В одежде и обуви спортивного стиля вас не пропустят в театр. Не надо приходить в театр в шортах и кроссовках. Не на-до! Посмотрите, что произошло с кино. Сегодня кинотеатры существуют в торговых центрах, когда в одном углу торгуют трусами, в другом — носками. И какое между ними должно быть кино? Такое же! Поэтому театр, благодаря его энтузиастам, любителям и государству, сохранил лицо. Если вдруг случится форс-мажор и человек не успеет переодеться, то мы готовы дать ему напрокат пиджак или вернем деньги за билет.

— Зрителей вы заставляете одеваться, при этом в отношении актеров вы пошли другим путем. Я говорю о галерее «обнаженных портретов», вызвавшей большой резонанс. Вы сознательно выбрали столь провокативный ход для представления труппы?

— Те реакции, которые я жду, я и получаю. Скажу честно, иногда бывает скучно. Скучно видеть в фойе однотипные фотографии, которые порой за давностью времени имеют мало общего с реальностью. Я прекрасно понимал, что произойдет, когда задумал нашу портретную галерею. Но посмотрите на фотографии — все абсолютно в рамках приличия! Вы видите прекрасные художественные снимки, на которых все внимание сконцентрировано на лицах. И я рад, что практически вся театральная общественность отреагировала положительно.

— Из логотипа театра исчезла последняя буква «ъ», произошел перезапуск сайта, заработала детская студия… Что еще планируете сделать?

— В разной степени готовности у нас несколько спецпроектов. На сайте открыли рубрику «Большое интервью», в которой начинаем публиковать беседы с теми, кто вносит заметный вклад в театральную жизнь. Чуть позже будем проводить «Светлые вечера» — хочу вернуть традицию творческих встреч с актерами, режиссерами, писателями… Постепенно начинает набирать обороты проект «Приходите сегодня». К нам может прийти любой драматург, режиссер, меценат. Мы открыты всем идеям и самым разным формам. Написали «Тотальный диктант», в котором приняли участие наши зрители, артисты театра и я сам. Это важно, потому что без знания родного языка в театре не может состояться ни артист, ни режиссер. И на сегодняшний день мы — единственный столичный театр, который поддержал образовательную акцию за все время ее существования.

— Приходят к вам и актеры. В театре несколько месяцев идет актерский кастинг, то есть вы намерены расширять труппу?

— Помимо Каменковой и Яценко я пригласил в театр Виктора Потапешкина, Викторию Лукину и Александра Толмачева. О расширении труппы скажу так: само это понятие я считаю пережитком крепостных театров. А крепостное право, как я слышал, уже отменили в России (смеется). Полагаю, что грамотное существование в театре — это комбинированная история: есть небольшая труппа — не массовка, а универсальные мастера, и под конкретные задачи дополнительно приглашаются актеры. Большие труппы, как мне кажется, это обременение для бюджета и для человеческих отношений. Если актер, прикрепленный к театру, по несколько лет не получает роли, то он переживает и бесконечно ищет работу или в конце концов становится «растренированным». Именно по этой причине мы расстались с некоторыми участниками труппы, а вовсе не из-за моего спонтанного «люблю — не люблю».

Я сторонник контрактов или грантов, благодаря которым появляется определенная свобода у всех: и у режиссера, и у актеров. Пожалуйста, играйте, работайте и зарабатывайте, тренируйтесь в других проектах — главное, чтобы не в ущерб театру. На сегодняшний день мы получили более тысячи анкет, причем не только из России. Пока успели отсмотреть человек 600, из которых 10–15 процентов очень достойные профессионалы, и с ними хоть сейчас можно договариваться и приглашать на проекты.

— Какие у вас кинопланы? Или теперь в приоритете исключительно театр?

— Сейчас у меня выходит в прокат фильм «Три сестры», который попал в основную конкурсную программу XVIII Открытого российского кинофестиваля «Кинотавр», и это тоже мое высказывание. Сохранив оригинальный текст, я изменил возраст чеховских героинь, которым теперь не 20–25 лет, а 60–80. Почему? Потому что я высказываюсь на тему жизни и отношений. Можно ли жить без любви? Можно! Но это неестественно. Готова к выходу еще одна лента — «Анна Каренина. Интимный дневник». В активе есть несколько кинопроектов, на которые я подал заявки в Министерство культуры, но пока не знаю, чем все закончится. Давайте говорить объективно, кино за редким исключением практически исчезло! Недавно режиссер Дэвид Линч объявил, что больше не будет снимать. Он сказал очень правильные слова, под которыми я полностью подписываюсь: «Те фильмы, которые мне нравятся, не собирают деньги вообще, а откровенный трэш делает кассу. Я потерял систему координат». Вот и я потерял. Поэтому сейчас хочу сосредоточиться на театре.

— Как вы проводите свободное от театра время?

— Сейчас его практически нет, но как только появляется возможность, уезжаю и путешествую. Смотрю фильмы, которые выходят; обязательно хожу в театры, потому что надо знать, что происходит в этой сфере. И актеров, кстати, тоже заставляю ходить, так как сталкиваюсь с тем, что многие часто замыкаются, смотрят только на себя. Не надо отделять себя от мира! Не мир крутится вокруг вас, а вы вокруг него.

Беседовала Елизавета Пивоварова