Художественный руководитель «Мастерской Петра Фоменко», профессор ГИТИСа Евгений Каменькович рассказал порталу «Культура.РФ», что интересует сейчас молодых режиссеров, как изменилась роль театра в жизни общества и почему традиции всегда будут уступать место новому.

— Вы ставили спектакли в разных театрах, видели, как работают их худруки. Какие их ошибки вы никогда не будете повторять в «Мастерской Фоменко»?

— Я не помню ничего такого, о чем бы сказал: «никогда этого делать не буду». Основная проблема, которая всегда стоит перед худруком, — как дать работу всем своим актерам. Понятно, что репертуарный театр — это достижение русской культуры, но ведь невозможно сделать так, чтобы артист сыграл, по крайней мере, в одной премьере за сезон. И они годами ждут работы. В Москве и в Питере можно сниматься, преподавать, заниматься еще чем-то, а что делать остальным?

Я всегда мучительно думаю: какой должна быть театральная система, чтобы весь творческий потенциал нашей страны был использован?.. Но что бы я ни думал, ни у нашего театра, ни у какого-то другого нет денег на 20 постановок в год. И это какой-то заколдованный круг. Или еще проблема: в репертуаре «Мастерской Фоменко» 43 названия. Закрывать я могу только свои постановки, что не всегда правильно: ведь зрители на них ходят. Поэтому премьерные спектакли идут часто, а все остальные только один-два раза в месяц. И я не знаю, как переломить эту ситуацию.

— А зачем тогда в «Мастерской Фоменко» набирают стажерские группы из актеров, которые уже закончили театральные институты?

— Сейчас мы набрали, наверное, последнюю стажерскую группу. Взяли целенаправленно, не проводя конкурса. Стажеры, которых мы взяли, учились в ГИТИСе, выросли на моих глазах, и мы учитывали не только их таланты, но и человеческие качества. Сейчас общее количество актеров и стажеров в театре приблизилось к количеству шахматных клеток — 64. И если мы будем дальше кого-то брать, то только на какую-то определенную роль.

— Для чего вообще нужна стажировка? Почему молодежь сразу не взять в труппу?

— Это придумал Петр Наумович Фоменко, и у меня нет ни права, ни желания сомневаться в его идее. В институтах сейчас болонская система обучения: вначале бакалавриат, потом магистратура. Три года стажировки тоже надо рассматривать как магистратуру. Эти три года — жесткие, потому что у стажеров совсем маленькая зарплата, но всегда самые продуктивные. Новичкам мы сказали: посмотрим, как вы будете работать. Но судя по тому, как они резво начали, отсева не будет. Ведь наш театр питается идеями не только сверху, есть «Пробы и ошибки» — тоже гениальное изобретение Петра Наумовича, когда любой отрывок, самостоятельно подготовленный актерами, может стать поводом для спектакля. «Пробы и ошибки» по-прежнему существуют, и в театре по крайней мере два-три раза в год происходят показы. Иногда мы даем этим работам зеленую улицу.

— Сейчас в «Мастерской» 13 артистов занимаются режиссурой, многие спектакли рождаются по их инициативе. Вам не кажется, что нужно чаще приглашать кого-то со стороны?

— Давайте уточним: 13 человек в рамках «Проб и ошибок» сделали по спектаклю. Но только Кирилл Пирогов, Юрий Буторин, Михаил Крылов и Федор Малышев делали это не единожды. Все остальные — лишь раз.

Я всегда хотел пригласить на постановку Дмитрия Крымова, Олега Глушкова и Юрия Бутусова. Крымов, с которым мы вместе выпускаем четвертый курс в ГИТИСе, будет делать у нас спектакль с рабочим названием «Дон Джованни, репетиция оперы» по опере Моцарта «Дон-Жуан», он будет репетировать весь сезон, премьера состоится 15 сентября 2020 года. Это будет музыкальная работа, где нужно, чтобы актеры пели. И Крымов устроил кастинг. Многие вначале обиделись, ведь в российском драматическом театре нет такой традиции. Но Крымов придумал массу необычных заданий, и кастинг прошел весело. На волне успеха «Завещания Чарльза Адамса» мы с Глушковым договорились, что в сезоне-2020/21 он тоже сделает новую работу. Мы долго вели переговоры с Бутусовым, но пока не сговорились. Сейчас нас крайне интересует режиссер Михаил Патласов, поставивший «Чука и Гека» в Александринке. В наш театр рвутся почти все выпускники ГИТИСа, приносят какие-то идеи, я все время с ними разговариваю… У меня, конечно, есть ощущение, что мы немножко варимся в собственном соку. Но у нас все-таки просвещенный театр, и иногда артисты приносят то, что даже я не читал, хотя я читаю практически все.

— Вы много преподаете. Скажите, какой театр интересует сейчас молодых режиссеров? Чем сегодняшние выпускники отличаются от вас в студенчестве и от тех, кто закончил институт, например, 10 лет назад?

— Я могу говорить только о тех, кто учится в ГИТИСе, это все-таки особая группа молодых режиссеров. У них на первом месте, с гигантским отрывом от всех, театр Бутусова, где важнее всего сочинение режиссера, его этюды, метафоры и образы. В конце четвертого курса у меня со студентами был толковый разговор о профессии (сейчас они пятикурсники и ставят дипломные спектакли). И оказалось, что под воздействием Бутусова, Крымова, Лепажа, Стаймона Стоуна у них сложилось представление, что они в спектаклях не ведут диалог с пьесой, а сочиняют сценарии по мотивам пьесы или литературного материала, отодвигая драматурга немножко в сторону. Меня это расстроило, потому что я со студенческих лет твердый сторонник классической формулы: в спектакле должно быть пятьдесят процентов от театра (в том числе от режиссера, художника и артистов, которые над ним работают) и пятьдесят процентов от автора. Может быть, я не прав, но мне нравится вот так.

Десять лет назад режиссеры приходили в профессию в основном из театрального института. Сейчас, помимо 30-40 человек, обучающихся на четырех курсах в режиссерских мастерских ГИТИСа, в стране огромное количество молодых, очень толковых режиссеров, пришедших в профессию каким-то другим путем. И я чувствую, что молодые режиссеры, которые раньше любой ценой цеплялись за Москву, стали более смелыми и понимают, что, условно говоря, в Прокопьевске или где-то еще есть больше возможностей для эксперимента. И я все время ожидаю какого-то прорыва и революции в театральном деле со стороны так называемой провинции.

— Что дает вам общение со студентами? Вы чему-нибудь у них учитесь?

— Да, конечно, это даже не обсуждается. Они же по-другому воспринимают мир, они гораздо смелее.

— Можно ли сохранить психологический театр сейчас, когда моден театр интерактивный, постдраматический, перформативный и вообще непонятно какой?

— Отвечу банальностью: пускай цветут все цветы. Я категорически приветствую все эти замечательные бродилки, но, по-моему, это обходной путь. Так много людей этим занимается, потому что это проще, чем, грубо говоря, по-новому расшифровать «Гамлета». На последнем курсе одной из самых заметных и спорных работ был «Ричард» Андрея Маника. В ней играли знаменитую сцену, когда двое убийц обсуждают, как им совершить убийство. Убийцы репетировали эту сцену, но никак не могли убить свою жертву. Они убивали раз десять, всю 39-ю аудиторию, где идут студенческие показы, заливали потоки крови. Зрители умирали со смеху! Алексей Вадимович Бартошевич, счастливый, сказал: «Наконец я увидел гиньоль из Шекспира!» Потому что чудовищный, киллеровский психологизм был накрыт в работе божественной театральной игрой.

По-моему, любая готовая формула, например такая, как «психологический театр», существует для того, чтобы ее разрушить. Думаю, если заниматься психологией слишком всерьез, обязательно получится просто натурализм.

— Как, по-вашему, изменилась роль театра в жизни общества? Допустим, за последние 20 лет?

— У меня не самые радостные ощущения, потому что мне кажется, что те, кто ходил в театр, стараются по-прежнему ходить. Но чудовищный и неприличный рост цен на билеты отрезал от театра многих зрителей. Молодежь ходит в театр, но ее не так много, чтобы это было ощутимо. Настоящий культурный подвиг совершает сейчас «Гоголь-центр», потому что они привлекли какую-то абсолютно новую публику. А если говорить о нашем театре, то мы пытаемся расширять круг наших зрителей. Петр Наумович Фоменко за два, как я их называю, золотых года поставил подряд «Одну абсолютно счастливую деревню», «Семейное счастие» и «Войну и мир», подняв планку на недосягаемую высоту. Многие зрители нашего театра ждут продолжения, только без Фоменко это невозможно. Но мы ищем и пробуем. Недавно вышла премьера «Чайки», которую я назвал неоклассицизмом: она в высоком смысле вопиюще традиционна и преднамеренно так сделана. Вместе с тем вышло «Завещание Чарльза Адамса». И в театре сейчас взрастает новое лицо современной режиссуры — Федор Малышев, поставивший «Сон смешного человека» Достоевского, неординарные «Души» по Гоголю и крайне спорный спектакль «Мастер и Маргарита». В конце сентября он выпускает «Махагонию» по пьесе Ильи Кормильцева, замечательного поэта, автора многих текстов «Наутилуса Помпилиуса» и вообще очень важного человека для нашей культуры. И у Федора опять крайне спорный спектакль. Но вся молодая часть театра счастлива. Отвечу на ваш вопрос: роль театра в жизни общества — это то, чем наша страна может гордиться. Мне кажется, что, несмотря на цифровое развитие мира, театр свои позиции если не приумножил, то точно сохранил.

— Что вам самому нравится в театре как зрителю? Какие спектакли вы советовали бы посмотреть?

— Я восхищен метаморфозами, которые произошли со Львом Додиным, и крайне высоко оцениваю «Вишневый сад» и «Гамлета». Мне кажется, что это сделал какой-то молодой наглый дипломник. В этих спектаклях есть какой-то мощный глубинный смысл. Хотя я, безусловно предпочитаю все, что происходит на третьем этаже ГИТИСа и на защите замыслов студентов — художников Крымова и моих режиссеров. Если бы десять процентов из этого можно было реализовать в театре, мы бы давно обогнали весь мир. Я большой поклонник Лепажа, в Эдинбурге увидел спектакль Саймона Стоуна и буду за ним следить всегда.

— На вопрос, для кого вы ставите спектакли, вы отвечаете: для себя. А как это соотнести с политикой репертуарного театра, которому нужен зритель?

— Мне кажется, что угодить всем невозможно. У нас в театре есть люди, которые к репертуару в десять раз строже относятся, чем я. Мы все время его обсуждаем, и у нас очень тяжело пробиваются современные пьесы. Например, когда я начал репетировать и, к сожалению, не закончил мою любимую пьесу «Dostoevsky-trip» Владимира Сорокина, старая гвардия посчитала, что она не может идти в стенах «Мастерской Фоменко».

В этом сезоне у нас прорыв: после «Махагонии» будет премьера монооперы «Путь к сердцу» Дмитрия Данилова, автора пьес «Человек из Подольска», «Сережа очень тупой», «Свидетельские показания». Наш артист Игорь Войнаровский, потомственный певец, с режиссером Алексеем Кузминым-Тарасовым и композитором Павлом Кармановым выпустят этот спектакль в ноябре. Много лет ждем от Оли Мухиной продолжения «Тани-Тани», одного из самых загадочных наших спектаклей, надеюсь, что в этом сезоне наконец дождемся. Ну а в конце сезона Полина Агуреева выпустит свою «Шехерезаду» по сказкам «Тысяча и одна ночь».

— За последние несколько лет в «Мастерской» восстановлены спектакли Петра Наумовича Фоменко «Безумная из Шайо» и «Египетские ночи». Собираетесь ли вы еще что-то восстанавливать?

— Мне сложно ответить на этот вопрос… Точно знаю, что я хочу, чтобы был восстановлен спектакль «Чичиков». Помню, прочитав инсценировку, я охнул от восхищения: как можно так здорово препарировать второй том «Мертвых душ»? Расшифрованы записи репетиций, все готово, но слишком много всего должно сойтись.

— Спектакль «Волки и овцы» идет уже 27 лет. Как добиться того, чтобы спектакль-долгожитель оставался живым?

— Конечно, мы постоянно его репетируем. Но, по-моему, он живет благодаря Гале Тюниной и Мадлен Джабраиловой. И пока они играют в спектакле, я уверен, он будет идти. А еще мне кажется, что его сохраняет любовь зрителей.

— Как вы относитесь к соединению разных жанров в искусстве: театра — с видео, современным танцем? Нужно ли соблюдать чистоту театрального языка, или в соединении нет ничего плохого?

— Я не очень люблю видео, но видел роскошные спектакли, где оно — важнейший выразительный элемент. Все зависит от материала, видения режиссера и его работы. То же самое и с современным танцем. Для меня идеальным воплощением театральности стал фильм «Анна Каренина» с Кирой Найтли: кино сделано через театральный прием. Мне кажется, что в магической театральной коробке так много еще нерешенных вопросов! И что театр всегда будет уходить от традиций. И пускай! Мне кажется, хорошо, когда репертуарный театр сочетает традиционный путь развития и эксперименты. В «Мастерской Фоменко» четыре сцены, и мы можем себе позволить что-нибудь придумать и сотворить.

Беседовала Ольга Романцова