Пластическая драма о Хоакине Мурьете возвращается на сцену. Выход ремейка легендарного спектакля приурочен к 70-летию Гедрюса Мацкявичюса – основателя целого направления сценического искусства и постановщика того, первого Хоакина, который стал культовым для своего времени.

«Хоакин» Мацкявичюса появился в Москве в 1976-м, спустя лишь три года после кровавых событий в Чили – прихода к власти Пиночета. Сама история, которую рассказал Пабло Неруда о трагической судьбе чилийского Робин Гуда, и то, как ее показал Театр пластической драмы. Без единого слова. Только музыка и движения. Не балет и не привычный театр. Сам режиссер был уверен, что именно безмолвие сопутствует всем крайним, кульминационным моментам человеческой жизни. И это безмолвие на сцене гремело на всю Москву.

Для меня «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» началась с выходом диска. Музыка Рыбникова, сценарий Пабло Неруды и Павла Грушко. Я представлял себе очень хорошо. Видимо, у меня фантазия очень неплохая была в юности. Потом я увидел фильм Грамматикова на ту же музыку, под ту же фонограмму. А потом – спектакль Гедрюса и постановку в театре «Ленком». На меня она очень сильное впечатление произвела. Гораздо более сильное, чем пластинка и фильм. Но спектакль Гедрюса Казимировича – это вообще отдельно стоящая история про Хоакина Мурьету. Неспроста там нет музыки Рыбникова. Но впечатление не менее сильное, чем, скажем, в театре «Ленком». Эта энергия, которая шла на зрителя, энергетика каждого из персонажей, не только главного… Я сидел как подопытный кролик. Есть какая-то магия в этом. Это не передается через экран. Это только живьем. Магия и гипноз.

Гедрюс Мацкявичюс приехал из Литвы в 1972 году. «Лучший мим Прибалтики», выступавший в Каунасском ансамбле пантомимы и окончивший биохимический факультет Вильнюсского университета, решил поступать в ГИТИС. Попал на курс ученицы Станиславского – Марии Кнебель. Студенты «получали» систему великого театрального мастера из вторых рук.

«Пять лет с Чеховым – так можно назвать годы, проведенные в ГИТИСе. Достоевский и Тургенев, Чайковский и Рахманинов, Боровиковский и Суриков – они стали для меня воплощением русской души, и я постигал ее…» – вспоминал Мацкявичюс студенческие годы.

Его театр начинался со студии самодеятельной пантомимы при ДК Курчатовского института. На язык пластики Мацкявичюс «перевел» Микеланджело. В постановке «Преодоление» скульптуры «молчали» так красноречиво, что вся театральная Москва устремилась в Дом культуры, чтобы это увидеть. Студия выросла в театр. Актеры «показывали» поэмы, сонеты, сказки, мифы, живопись и графику. 16 лет и множество постановок, каждая из которых становилась событием. «Двенадцать», «Времена года», «Блеск золотого руна», «Красный конь»…

«Взгляд, жест, поза, едва уловимое движение тела «обнажают» человека неизмеримо больше, чем это могут сделать слова. Термин «пластическая драма», хотя и является неологизмом, наиболее точно определяет суть нашего театра, его спектаклей, драматических в своей основе, но построенных только на пластических средствах выражения».

Имя Гедрюса Мацкявичюса вписано в Энциклопедию Франции, его постановками восхищалась Майя Плисецкая. После возвращения с фестиваля «Театральные дни Карфагена», в котором советский коллектив участвовал впервые и получил самые восторженные отзывы, Альфред Шнитке привлек режиссера и его труппу к постановке сенсационного проекта «Желтый звук». Ученик Мацкявичюса Павел Брюн стал одним из режиссеров легендарного сегодня «Цирка Дю Солей», использовав методы и приемы своего учителя. А один из первых исполнителей роли Хоакина Мурьеты – Владимир Ананьев, ныне режиссер Театриума на Серпуховке, стал постановщиком новой версии спектакля. Драматургия и сюжет останутся неизменными. Какими их впервые представил сорок лет назад театральной Москве Гедрюс Мацкявичюс.

Премьера «Легенды о Хоакине» состоится 18 мая в Театре киноактера и 5 июня в Театриуме на Серпуховке.

Я танцевал брейк, потому что я занимался в Театре пластической драмы. Первые уроки брейк-данса мне преподал отец… Папа не танцевал – я хотел танцевать. Посмотреть брейк по телевизору было невозможно. Видеомагнитофонов у нас тогда не было. Но примерно где-то что-то мы видели. И я его как-то попросил. Начали с самого основного. С волны, например. Он мне объяснил, что волна – это очень просто. Поднимаешь первые фаланги пальцев. Поднимаешь. Опускаешь следующие… Я так, конечно, не могу сейчас, как раньше, красиво делать. Но алгоритм этот он мне объяснил.

Пластический театр, пластическая драма стали куда-то уходить. Но ведь это начало прорастать в других местах. Вот в том же цирке «Дю Солей». С ним вообще загадочная история. Дело в том, что, когда я оказался в зарождавшемся цирке в первый раз, это было в 1989 году, я вдруг увидел ту самую поэтическую провокацию в полном расцвете. Хотя они ничего не знали о театре Мацкявичюса. Мы ничего не знали о них. То есть то, чему меня научил этот великий человек, я использовал в одном из самых известных цирков в мире. Это существовало там до меня. Просто я, может быть, подбросил удобрение в то, что там цвело само по себе.