Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

Писатель и ученый Евгений Водолазкин, получивший главные литературные премии страны — «Большая книга» и «Ясная Поляна» — за роман из средневековой русской жизни «Лавр», рассказал порталу «Культура.РФ» о тексте для «Тотального диктанта», своем новом романе «Авиатор» и малоизвестных житиях святых и юродивых.

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

— В этом году именно вас пригласили стать автором текста «Волшебный фонарь» для международной акции «Тотальный диктант». О чем вы думали, когда писали текст?

— На самом деле текст для диктанта я специально не писал. Я взял уже готовый кусок из своего нового романа и его доработал. И уже когда дорабатывал, думал о том, как важно повышать уровень грамотности людей, говорящих по-русски.

Дело в том, что 90-е годы и начало 2000-х были не лучшими годами в области культуры. Когда в стране катаклизмы, то уже не до культуры, орфографии или синтаксиса. Сейчас, когда мы уже приходим в себя, то, может быть, пришло время подтянуться в таких вещах, как русский язык и литература. Поэтому, когда замечательные организаторы «Тотального диктанта» из Новосибирска мне предложили принять участие в акции, я не раздумывая согласился. И выбрал уже готовый текст, который назвал «Волшебный фонарь».

Мне показалось, что эти описания дореволюционного Петербурга из нового романа «Авиатор» подойдут для диктанта. И уже потом началась работа с текстом. Я ведь его писал, совсем не думая отразить в нем правила русской грамматики.

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

— Что вы изменили в отрывке?

— Попытался усилить текст с точки зрения грамматических сложностей, чтобы было обо что споткнуться, а с другой стороны, причесал, чтобы отрывок сохранил художественность. Мы с учеными-лингвистами, которые готовят «Тотальный диктант», обсуждали текст, и я в большинстве случаев следовал их советам. Они давали рекомендации, какие фрагменты усилить, где простые конструкции заменить более сложными. Их предложения были хорошими, и, естественно, я понимал, что в позу становиться не стоит, текст пишется не для того, чтобы я самовыражался, а для того, чтобы люди могли проверить свою грамотность.

— Вы наверняка обсуждали с лингвистами самые распространенные ошибки в русском языке.

— Действительно, по ходу пьесы мы вели такие разговоры. Выяснилось, что сегодня люди перестали практически различать «не» и «ни», многие не знают, где ставить запятые, большая проблема в написании слов с удвоенными согласными. В общем, нет сфер, в которых наши соотечественники не допускали бы ошибок.

— Вы будете сами читать свой текст на «Тотальном диктанте»?

— Да, это будет происходить в Новосибирске, причем это будет средняя часть текста, поскольку текст состоит из трех частей, которые связаны между собой. Первая часть рассчитана на Дальний Восток, вторая — на Сибирь, третья — на европейскую часть России. Я буду диктовать вторую часть, поскольку, как уже сказал, в этот день буду в Новосибирске, но по видеосвязи прочту и весь текст — для всех площадок, на которых пишется диктант.

— Вы по основной профессии ученый-филолог, занимаетесь изучением древнерусского языка в Пушкинском Доме. А были ли в истории нашей страны периоды тотальной грамотности населения?

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

— Нет. В Древней Руси письменная норма была весьма условна. Например, в древнерусских текстах одно и то же слово на одном листе могло быть написано тремя разными способами. Порой писали, как слышали, «по звонам» (звукам). Так, существительное с предлогом «из чрева» могло писаться как «ищрева». Средневековые тексты редко читались про себя, они, как правило, читались вслух — одним человеком другим людям или (не удивляйтесь!) самому себе. Возвращаясь же к грамотности в наше время, скажу, что грамотным становится человек оттого, что много читает. Вообще говоря, правописание — идея в большей степени Нового времени. А в древности учили просто писать.

К тому же не надо забывать, что наш язык очень традиционен и хранит в себе много из истории языка. Например, мы пишем «его», а говорим «ево». Почему? Это исторический факт, раньше говорили «его».

История языка — захватывающее дело. Интересно прослеживать, как слова меняют свое значение. Возьмем, к примеру, слово «опасный». Оно в XI–XV веках значило «прилежный». Люди, например, просили сохранить что-то «опасно» (прилежно). Знаменитая ошибка — слово «довлеть», мы его воспринимаем как давление в моральном смысле. А это ошибка, значение «довлеть» — быть достаточным. И это значение восходит к Евангелию. Но это слово похоже на «давить», и постепенно оно приобрело такое значение. А исходное слово было потеряно.

Сейчас, например, рождается новая ошибка. Слово «фактура» означает «характер поверхности». Сейчас «фактура» употребляется как «собрание фактов». Все чаще это звучит в СМИ. Таким образом эта ошибка внедряется.

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

— Расскажите, пожалуйста, о новом романе. Почему «Авиатор», это роман о летчиках? Скоро его можно будет прочесть?

— Я написал не больше двух третей романа. Я еще не знаю, чем дело кончится, но герои все делают по-своему. Это роман не об авиации, и герой не пилот. «Авиатор» — метафорическое обозначение для жизненного пути. Я взял это слово, так как оно ушло из русского языка с приходом другого слова — «летчик». Кстати, слово «летчик», согласно одной из точек зрения, придумал Велимир Хлебников. Блок использует другое слово, «летун», в своем стихотворении «Авиатор»:

Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи
.

Он написал эти стихи на смерть трагически разбившегося летчика-испытателя Льва Мациевича. Эта трагедия потрясла тогда Петербург.

В романе будут знаменитые похороны братьев Мациевичей. Сам роман, как я его задумал, должен стать портретом всего ХХ века. Хроника нескольких жизней. Попытка понять, что же с нами произошло в 1917 году, почему все так сложно идет. Я не собираюсь давать ответы, скорее ставлю вопросы. Ведь правильно поставить вопрос иногда важнее, чем дать ответ.

В этом, если хотите, и заключается смысл литературы. Книга задает свои вопросы каждому конкретному человеку, персонально, и человек отвечает честно, потому что отвечает сам себе.

— Вы ведь прежде всего не писатель, а ученый, ученик замечательного специалиста по русской литературе и уникального человека Дмитрия Лихачева. Изменилась ли ваша жизнь после того, как на «Лавра» обрушилась слава. Две важнейшие литературные премии страны, «Большая книга» и «Ясная Поляна», вас всюду приглашают, просят написать текст для «Тотального диктанта»…

— По сути, я человек кабинетного типа, много лет работаю в Пушкинском Доме, мое рабочее место — рукописные отделы библиотек. Я не могу сказать, что моя жизнь вдруг сменилась чем-то качественно другим. Я живу по-прежнему. Просто ко мне стали чаще обращаться, и появилось больше суеты.

Передо мной пример моего учителя — Дмитрия Лихачева. Если я и видел великого человека, то это был Лихачев. Он был невероятно известен. Но как бы ни возносила его судьба, круг общения остался прежним, он не перешел на дружбу со знаменитостями. Друзья его остались прежними: ученые и библиотекари — словом, те, с кем он дружил до этого. Кроме того, что он был замечательным ученым, он был, наконец, просто добрым человеком, в нем было стремление помогать людям не разговорами, а самым действенным способом. Он находил врачей, пробивал решения нужных вопросов у начальства. В нем было горение добродетели, той, которая не на словах, а в действии.

Евгений Водолазкин: «Грамотным становится человек оттого, что много читает»

— Вы изучаете такой замечательный пласт русской литературы, как жития. Они малоизвестны широкому читателю.

— Одна из задач «Лавра» — привлечь внимание к древнерусским текстам, в том числе и юродским житиям. Жития — чрезвычайно важная часть древнерусской литературы. Форма житий возникла, как это ни странно, еще в античное время. Тогда она использовалась для мифов о героях. Христианство взяло этот жанр, чтобы рассказать о новых героях — святых. Особенно интересны «неукрашенные», то есть литературно не обработанные жития, там такое происходит, что триллеры отдыхают.

Например, житие северорусского святого Варлаама Керетского, образ которого стал одним из прототипов героя «Лавра». Варлаам был священником, который в порыве ревности убил жену. Как говорили в прежние времена, бес попутал. Он ее похоронил. Через какое-то время выкопал ее тело, положил его в лодку и плавал в лодке до тех пор, пока тело не истлело. Представьте себе на минутку: ежедневно плыть в лодке с телом мертвого человека. Что может с человеком произойти, как его может выжечь изнутри, одному Богу известно. Впоследствии он был канонизирован.

Святые — это не те, кто не грешат, а те, кто искренне каются. Житие очень часто начинается с грехопадения, а потом вся оставшаяся жизнь — искупление. «Покаяние» — μετάνοια по-гречески — в переводе означает «перерождение, перемена мысли».

Я ряд таких текстов переводил. Например, перевел и прокомментировал житие святого Кирилла Белозерского, основателя знаменитого монастыря. Очень интересны жития юродивых, которыми занимается моя жена. Все это опубликовано в 20-томной «Библиотеке литературы Древней Руси», замечательной антологии русской литературы, идея которой принадлежала Лихачеву. Так вот, эти переводы и тексты — все это осталось в памяти и стало выходить, когда я писал «Лавра».

— Как вы относитесь к тому, что церковь сегодня вмешивается в дела культурного сообщества, давая оценки тем или иным произведениям?

— Мне кажется, что мы живем в одном обществе и должны так действовать, чтобы наши поступки не обижали других людей. Речь в данном случае идет не столько о церкви, сколько о согражданах того или иного вероисповедания — не только православного, — которые могут считать себя оскорбленными. Можно лицемерно спрашивать, где пределы той сферы, которую нельзя затрагивать, но, если подходить к обсуждению искренне, ответ очень прост. Мы в целом представляем, где у разных народов начинается область сакрального. И хорошо знаем, когда именно вступаем на минное поле, и знаем, что на таких полях происходит. Скандал как стратегия успеха — вещь давно известная и, в общем, понятная. Нужно лишь понимать, что она не стоит гражданского мира. Есть две вещи, которые очень чувствительны для любого человека — национальность и вера. И, мне кажется, не нужно лишний раз их касаться. А если касаться, то не с равнодушием и уж тем более насмешкой, а с любовью. И отдавать себе отчет в том, что играешь, вообще говоря, на чужой поляне. Конечно, мы должны учесть ошибки синодального периода Православной церкви, в частности бездумную цензуру, но, с другой стороны, должны понимать, что свобода человека в демократическом обществе сопряжена с ответственностью. Расширяя рамки своей свободы, помни о том, что сужаешь рамки свободы другого человека. Как говорил Оливер Холмс, «ваша свобода махать кулаками ограничена кончиком моего носа».


Обсуждение закрыто.